Где-то в центре дорог...

Образцом тонкого умения пользоваться метафорическими выражениями служат следующие стихи Пушкина (седьмая глава «Евгения Онегина»):

Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Еще прозрачные, леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей.

Если метафорическое выражение как образное подобие какого-то сложного жизненного явления раскрывается на протяжении большого отрезка или целого стихотворения, то такая М. называется развернутой метафорой. Этот прием применен М. Лермонтовым в стихотворении «Чаша жизни», где за основу взята ходовая, почти бытовая М. «пить чашу жизни»:

1
Мы пьем из чаши бытия
С закрытыми глазами,
Златые омочив края
Своими же слезами;

2
Когда же перед смертью с глаз
Повязка упадает,
И все, что обольщало нас,
С повязкой исчезает;

3
Тогда мы видим, что пуста
Была златая чаша,
Что в ней напиток был — мечта
И что она — не наша!

У В. Маяковского в поэме «Облако в штанах» развернута общеизвестная М. «нервы расходились»:

Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, —
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.

Когда метафорическое выражение (в особенности известная, бытовая М.) берется в прямом смысле и в дальнейшем приобретает очертания реального, внеобразного предмета, — возникает новое осмысление этого выражения, имеющее порой юмористический и даже гротескный оттенок; такое стилистическое явление называется реализацией метафоры. На этом приеме построен знаменитый стихотворный гротеск В. Маяковского «Прозаседавшиеся». Ниже приводятся те строки стихотворения, в которых реализована бытовая М. «он разрывается на части»:

Взмыленный,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья доро́гой изрыгая, —
и вижу:
сидят людей половины.
О, дьявольщина!
Где же половина другая?
«Зарезали!
Убили!»
мечусь оря.
От страшной картины свихнулся разум
И слышу
спокойнейший голос секретаря:
«Они на двух заседаниях сразу.
В день
заседаний на двадцать
надо поспешать нам.
Поневоле приходится разорваться!
До пояса здесь,
а остальное там».

Принцип реализации М. положен в основу известной сатиры Саши Черного «Песнь песней»: скульптор Хирам изваял уродливую статую Суламифи, поняв буквально метафорический стиль «Песни песней» царя Соломона.

Прекрасен царскосельский сад,
Где льва сразив, почил орел России мощной
На лоне мира и отрад.
(А. Пушкин)

Аллегоричны поэтические образы, построенные на последовательном метафорическом ряде:

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк!
Иль никогда, на голос мщенья,
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья?
(М. Лермонтов)

В русской литературе 18 в. известны переводный аллегорический роман «Езда в остров любви» Поля Тальмана (перевод В. Тредиаковского) и аллегорическая стихотворная драма Иннокентия Одровокс-Мигалевича «Стефанотокос» («Рожденный к венцу»), посвященная вступлению на царство Елизаветы Петровны; действующие лица этой драмы: Верность, Надежда, Злоба, Зависть, Лукавство, Совесть, Слава, Еуропа, Азия и др.
В истории мировой литературы известны примеры, когда поэты создавали аллегорические образы-персонажи. Таков аллегорический эпос средних веков. Аллегоричны персонажи «Божественной комедии» Данте, где звери (пантера, лев, волчица) — это страсти человека, Вергилий, спасающий от зверей, — разум, Беатриче — божественная наука. Аллегорична средневековая восточная поэзия (например, поэма узбекского поэта 15 в. Алишера Навои «Семь планет»). На аллегоризацию персонажей указывают фамилии в произведениях некоторых русских писателей, напр. Простакова и Правдин у Д. Фонвизина, Скалозуб и Молчалин у А. Грибоедова, Тяпкин-Ляпкин и Собакевич у Н. Гоголя, ряд фамилий в произведениях М. Салтыкова-Щедрина, А. Чехова, В. Маяковского (пьесы «Баня» и «Клоп»). На А. строятся басня и притча.

Анчар, как грозный часовой,
Стоит, один во всей вселенной.
(А. Пушкин)

Как огромный навозный жук,
Черный танк наползал жужжа.
(А. Сурков)

Долги дни короткие,
Ветви в небе скрещены,
Черные и четкие,
Словно в небе трещины.
(Н. Матвеева)

На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
(А. Ахматова)

Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!..
(М. Лермонтов)

Тогда я демонов увидел черный рой,
Подобный издали ватаге муравьиной...
(А. Пушкин)

Кленовый лист напоминает нам янтарь.
(Н. Заболоцкий)

Форма С. при посредстве творительного падежа, очень распространенная:

Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
(А. Пушкин)

И осень тихою вдовой
Вступает в пестрый терем свой.
(И. Бунин)

Намокшая воробушком
Сиреневая ветвь.
(Б. Пастернак)

Жеребец под ним сверкает
Белым рафинадом.
(Э. Багрицкий)

Стоят кресты после сражения
Простыми знаками сложения.
(С. Кирсанов)

Самоубийцею в ущелье
С горы кидается поток...
(И. Эренбург)

Желтыми мохнатыми шмелями
Вылупились вербные цветы.
(Вас. Федоров)

Форма С. при помощи родительного падежа (фактически перерастает в метафору):

Колокол луны скатился ниже.
(С. Есенин)

Дед не прочь вдвоем до света
Огороды городить:
— Мой табак, твоя газета... —
Раздвигает зев кисета,
Предлагает закурить.
(А. Недогонов)

Сравнение-образ, в котором оба члена сопоставляются не по отдельному признаку, а по общему облику, сливаясь в микрокартину:

Крычат телеги полунощи, —
рцы: лебеди роспущени.
(«Слово о полку Игореве»)

Дождик лил сквозь солнце, и под елью мшистой
Мы стояли точно в клетке золотистой.
(А. Майков)

Руки милой — пара лебедей —
В золоте волос моих ныряют.
(С. Есенин)

Горы уходят
за́ горы.
Словно
навек наколото
Этого
синего сахара,
Светлого
этого холода.
(Н. Асеев)

По гаснущим рельсам бежит паровозик,
Как будто сдвигают застежку на «молнии».
(А. Вознесенский)

Зима была такой молоденькой,
Такой веселой и бедовой!
Она казалась мне молочницей
С эмалированным бидоном.
(Ю. Панкратов)

Неопределенное С., выражающее превосходную степень состояния:

А когда ночью светит месяц,
Когда светит... черт знает как?
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак.
(С. Есенин)

Я не знаю — она жива или в северный ветер ушла,
Та искусница, что кружева удивительные плела
В Кружевецком сельсовете над тишайшею речкой Нить.
Кружева не такие, как эти, а какие — не объяснить!
(Л. Мартынов)

Уж вы, ветры мои, ветерочки,
Ваши тонки голосочки!
Вы не дуйте, ветры, на лесочки,
Не шатайте, ветры, в бору сосну!
Во бору ли сосенке стоять тошно,
Стоять тошно сосенке, невозможно...

Или:

Не шуми, мати зеленая дубравушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати!
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти
Перед грозного судью — самого царя...

Примеры О. из русских поэтов:

Устало все кругом: устал и цвет небес,
И ветер, и река, и месяц, что родился,
И ночь, и в зелени потусклой спящий лес,
И желтый тот листок, что, наконец, свалился.
(А. Фет)

Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
Поют деревья, блещут воды,
Любовью воздух растворен,
И мир, цветущий мир природы,
Избытком жизни упоен.
(Ф. Тютчев)

Вода
Благоволила
Литься!
Она
Блистала
Столь чиста,
Что ни напиться,
Ни умыться,
И это было неспроста.
Ей
Не хватало
Ивы, тала
И горечи цветущих лоз.
Ей
Водорослей не хватало
И рыбы, жирной от стрекоз.
Ей
Не хватало быть волнистой,
Ей не хватало течь везде.
Ей жизни не хватало —
Чистой,
Дистиллированной
Воде!
(Л. Мартынов)

1) Упоминание имени автора, вместо его произведений:

Читал охотно Апулея (вместо книгу Апулея «Золотой осел»)
А Цицерона не читал.
(А. Пушкин)

В Москве у входа в книжный магазин,
Где очередь стояла за Спинозой (вместо «за книгой Спинозы»).
(В. Инбер)

2) Или, наоборот, упоминание произведения или биографических деталей, по которым угадывается данный автор:

Однако несколько творений
Он из опалы исключил:
Певца Гяура и Жуана (т. е. Байрона)
Да с ним еще два-три романа.
(А. Пушкин)

Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик (т. е. Ломоносов)
По своей и божьей воле
Стал разумен и велик.
(Н. Некрасов)

3) Указание на признаки лица или предмета вместо упоминания самого лица или предмета (наиболее часто встречающаяся в поэзии форма М.):

С них отражал герой безумный,
Один в толпе домашних слуг,
Турецкой рати приступ шумный,
И бросил шпагу под бунчук (т. е. сдался туркам).
(А. Пушкин)

Балалаечка на ленте,
Двухрядочка на ремне.
С балалаечкой — к подружке,
А с двухрядочкой — ко мне.
(Частушка)

Серые шлемы
с красной звездой
белой ораве
крикнули:
— стой!
(В. Маяковский)

Заячьими шапками
Разбит Колчак... (т. е. партизанами)
(В. Луговской)

На крыльях черные кресты
Грозят нам нынче с высоты.
Мы стаи звезд на них пошлем,
Мы их таранить в небе будем,
Мы те кресты перечеркнем
Зенитным росчерком орудий.
(Н. Тихонов)

Только слышно на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
(М. Исаковский)

4) Перенесение свойств или действий предмета на другой предмет, при помощи которого эти свойства или действия обнаруживаются:

Шипенье пенистых бокалов (вместо «пенящегося вина в бокалах»).
(А. Пушкин)

Гирей сидел, потупя взор,
Янтарь в устах его дымился.
(Он же)

Летят последние гранаты,
Огонь бутылочный скользит (т. е. зажигательная смесь в бутылках).
(Н. Тихонов)

У А. Блока имеется редчайший образец сложной М., которая понятна лишь людям, знающим некоторые социально-бытовые черты дореволюционной России:

Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.

«Желтые и синие» — это вагоны 1-го и 2-го классов, а «зеленые» — вагоны 3-го класса. В двух строках А. Блок охарактеризовал дорожное настроение пассажиров — богатых и бедных.

Метонимия отличается от метафоры тем, что метафора перефразируется в сравнение при помощи подсобных слов «как бы», «вроде», «подобно» и т. д.; с Метонимией этого сделать нельзя.

1) Называется целое вместо части:

Не надо приурочивать к тому,
Что вся земля от холода гудела,
Что все костры замглилися в дыму,
Когда его охладевало тело.
(Н. Асеев)

2) Упоминается часть вместо целого:

Скажите: скоро ль нам Варшава (т. е. Польша)
Предпишет гордый свой закон?
(А. Пушкин)

... Где повелительные грани
Стамбулу русский указал (т. е. Турции).
(Он же)

3) Употребляется определенное большое число, вместо неопределенного множества:

Ослы! Сто раз вам повторять?
Прислать его, позвать, сказать, что дома...
(А. Грибоедов)

Пришел,
нажал
и завертел
весь
миллион
небесных тел (о планетарии).
(В. Маяковский)

4) Называется единственное число вместо множественного:

Забыли русский штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
(А. Пушкин)

И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
(М. Лермонтов)

Мне
и рубля
не накопили строчки.
(В. Маяковский)

1) в замене имени известного лица названием предмета, к нему относящегося, например:

...Или это сказка
Тупой бессмысленной толпы — и не был
Убийцею создатель Ватикана? (т. е. Микеланджело)
(А. Пушкин)

2) в употреблении собственного имени, ставшего нарицательным:

Я ускользнул от Эскулапа (т. е. от врача)
Худой, обритый, но живой. (А. Пушкин)

Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем
черную, как Азеф! (т. е. черную, как предательство)
(В. Маяковский)

Этот троп носит еще и другое латинское название — прономинация (pronominatio).

ГИПЕ́РБОЛА (греч. ὑπερβολή — излишек, преувеличение) — стилистическая фигура, образное выражение, преувеличивающее какое-либо действие, предмет, явление; употребляется в целях усиления художественного впечатления. Конечно, гиперболическое выражение нельзя понимать буквально. Г. — любимый прием в русской народной поэзии. В «Слове о полку Игореве» говорится: «Тому в Полотске позвониша заутренюю рано у святыя Софеи в колоколы, а он в Кыеве звон слыша». На Г. построена известная русская песня «Дуня-тонкопряха». В песне рассказывается, что куделюшку Дуня «три часа пряла, три нитки напряла», а нитки «потоньше полена, потолще колена»; затем она нитки «в огород вдевала, колом притыкала».

Часто встречается Г. в русских частушках:

Сидит лодырь у ворот,
Широко разинув рот,
И никто не разберет,
Где ворота, а где рот.

В духе народного приема пользовался Г. в своих стихах Н. Некрасов:

Пройдет — словно солнцем осветит!
Посмотрит — рублем подарит!

Я видывал как она косит:
Что взмах — то готова копна.

Из русских писателей своими Г. прославился Н. Гоголь: «Редкая птица долетит до середины Днепра», «Миллион казацких шапок высыпал на площадь», казацкие шаровары «шириною с Черное море». Г. — один из характерных приемов в творчестве В. Маяковского:

Пусть заполнится годами
жизни квота,
стоит
только
вспомнить это диво,
раздирает
рот
зевота
шире Мексиканского залива.
(«6 монахинь»)

На И. целиком построено стихотворение Н. Некрасова «Калистрат», полное горькой усмешки:

Надо мной певала матушка,
Колыбель мою качаючи:
«Будешь счастлив, Калистратушка!
Будешь жить ты припеваючи!»

И сбылось, по воле божией,
Предсказанье моей матушки:
Нет богаче, нет пригожее,
Нет нарядней Калистратушки!

В ключевой воде купаюся,
Пятерней чешу волосыньки,
Урожаю дожидаюся
С непосеянной полосыньки!

А хозяйка занимается
На нагих детишек стиркою,
Пуще мужа наряжается —
Носит лапти с подковыркою.

САРКА́ЗМ (греч. σαρκασμός, от σαρκάζω, букв. — рву мясо) — высшая степень иронии, злая насмешка, как бы вырывающая зубами мясо. Элементами С. насыщена сатирическая литература всех времен. Примеры С. можно найти и в русской народной поэзии. Так, в сборнике П. Рыбникова (т. III) помещена народная песня «Вы раздайтесь, расшатнитесь, добрые люди»; это поет молодая женщина, выданная замуж за ненавистного ей человека, он возвращается домой из кабака пьяный и кричит, чтобы жена открыла ему ворота. Жена отвечает:

Как заслышала невежин голосище,
Потихоньку с постели я вставала,
На босу ногу башмачки одевала,
Ко воротам спехом поспешала,
Поскорее я ворота запирала,
Посмелее со невежей говорила:
«Ты ночуй, усни, невежа, за воротми.
Тебе мягкая перина — белая пороша,
Высоко ли изголовье — подворотня,
Соболино одеяло — лютые морозы,
Шитый, браный положочек — частые звезды.
Каково тебе, невежа, спать за воротми,
Таково-то мне, младеньке, жити за тобою,
За тобою, за твоею за удалой головою».

В анафорическом стихотворении М. Лермонтова «Благодарность» С. выражен в форме сдержанной злой иронии:

За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей,
За жар души, растраченный в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был, —
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я еще благодарил.

В. Белинский в статье о Лермонтове писал по поводу этих стихов: «Какая мысль скрывается в этой грустной „благодарности”, в этом сарказме обманутого чувством и жизнью сердца? Все хорошо: и тайные мучения страстей, и горечь слез, и все обманы жизни; но еще лучше, когда их нет, хотя без них и нет ничего, что просит душа, чем живет она, что нужно ей, как масло для лампады!..».

1) обращение автора к лицу отсутствующему, как к присутствующему; или к умершему, как к живому:

Чьи резче всех рисуются черты
Пред взорами моими? Как перуны
Сибирских гроз, его златые струны
Рокочут... Пушкин, Пушкин! Это ты!
(В. Кюхельбекер)

Прощай, мое солнце. Прощай, моя совесть.
Прощай, моя молодость, милый сыночек.
Пусть этим прощаньем окончится повесть
О самой глухой из глухих одиночек.
Ты в ней остаешься. Один. Отрешенный.
От света и воздуха. В муке последней.
Никак не рассказанный. Не воскрешенный.
На веки веков восемнадцатилетний.
(П. Антокольский)

2) Обращение к неодушевленному предмету, как к одушевленному:

Скажи мне, ветка Палестины,
Где ты росла, где ты цвела?
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
(М. Лермонтов)

И, так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
«Слазь!
довольно шляться в пекло!»
Я крикнул солнцу:
«Дармоед!
Занежен в облака ты,
а тут — не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!»
(В. Маяковский)

УСИЛЕНИЕ или ГРАДАЦИЯ
При использовании этого выразительного средства автор располагает тезисы, аргументы свои мысли и т.д. по мере увеличения их важности или убедительности. Подобное последовательное изложение позволяет многократно увеличить значимость излагаемой поэтом мысли.

ПОВТОРЕНИЕ
Повторение демонстрирует важность для автора описываемого объекта, процесса, действия и т.д. При употреблении этой фигуры автор многократно упоминает о чем-либо особенно его взволновавшем, концентрируя также и внимание читателя на этом.

ВОСКЛИЦАНИЕ
Восклицание может появиться в любом месте стихотворного произведения, но, как правило, авторы используют его, интонационно выделяя особо эмоциональные моменты в стихе. При этом автор акцентирует внимание читателя на особенно взволновавшем его моменте, сообщая ему свои переживания и чувства.

И мира нет — и нет нигде врагов;
Страшусь — надеюсь, стыну и пылаю;
В пыли влачусь — и в небесах витаю;
Всем в мире чужд — и мир обнять готов.

У ней в плену неволи я не знаю;
Мной не хотят владеть, а гнет суров;
Амур не губит и не рвет оков;
И жизни нет конца и мукам — краю.

Я зряч — без глаз; нем — вопли испускаю;
И жажду гибели — спасти молю;
Себе постыл — и всех других люблю;
Страданьем — жив; со смехом я — рыдаю;

И смерть и жизнь — с тоскою прокляты;
И этому виной, о донна, — ты!
(Пер. Ю. Верховского)

На А. построена и знаменитая «Баллада поэтического состязания в Блуа» французского поэта Ф. Вийона; вот начало этой баллады:

От жажды умираю над ручьем.
Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя.
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне — страна моя родная.
Я знаю все, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду...
(Пер. И. Эренбурга)

Примеры А. в русской поэзии:

Я — царь, я — раб, я — червь, я — бог.
(Г. Державин)

Наша сила —
правда,
ваша — лаврьи звоны.
Ваша —
дым кадильный,
наша — фабрик дым.
Ваша мощь —
червонец,
наша —
стяг червонный.
Мы возьмем,
займем
и победим.
(В. Маяковский)

Весьма своеобразно использован прием антитезы Н. Некрасовым в следующем стихотворении:

У людей-то в дому — чистота, лепота,
А у нас-то в дому — теснота, духота.
У людей-то для щей — с солониною чан,
А у нас-то во щах — таракан, таракан!
У людей кумовья — ребятишек дарят,
А у нас кумовья наш же хлеб приедят!
У людей на уме — погутарить с кумой,
А у нас на уме — не пойти бы с сумой?

А. лежит в основе многих крупнейших художественных произведений, что нашло отражение в их заглавиях: «Война и мир» Л. Толстого, «Преступление и наказание» Ф. Достоевского, «Коварство и любовь» Ф. Шиллера и др.

Пример У. у Пушкина в «Скупом рыцаре»:

А этот? Этот мне принес Тибо —
Где было взять ему, ленивцу, плуту?
Украл, конечно, или, может быть,
Там на большой дороге, ночью, в роще...

подразумевается: «убил и ограбил». Или в «Бахчисарайском фонтане»:

Но слушай: если я должна
Тебе... кинжалом я владею,
Я близ Кавказа рождена.

Соответствующим жестом заканчивается басня Крылова «Гуси»:

Баснь эту можно бы и боле пояснить —
Да чтоб гусей не раздразнить...

подразумевается: «лучше помолчим».

Но иногда У. бывает настолько сложно, что читателю трудно догадаться о действительном продолжении фразы, например:

Хотя страшился он сказать,
Нетрудно было б отгадать,
Когда б... но сердце, чем моложе,
Тем боязливее, тем строже,
Хранит причину от людей
Своих надежд, своих страстей.
(М. Лермонтов)

Нет, вам красного детства не знать,
Не прожить вам спокойно и честно.
Жребий ваш... но к чему повторять
То, что даже ребенку известно.
(Н. Некрасов)

На У. основан редчайший в практике поэтов стилистический оборот у В. Маяковского: фраза прервана на полуслове, на рифме, состоящей из трех кратких слов, которые вне контекста были бы совершенно бессмысленны:

И эту секунду
бенгальскую,
громкую
Я ни на что б не выменял, —
я ни на...
Из сигарного дыма
ликерной рюмкою
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
(«Облако в штанах»)

Близка к фигуре У. прерванная на рифмующемся полуслове фраза в стихотворении М. Светлова «Гренада»:

Я видел: над трупом
Склонилась луна
И мертвые губы
Шепнули: — Грена...

Или в поэме П. Антокольского «Сын»:

Какой итог, какой душевный опыт
Здесь выражен, какой мечты глоток?
Итог не подведен, глоток не допит.
Оборвалась и подпись: «В. Анток...»

Еще более разительный пример У. в сочетании с ретардацией у Маяковского в «Стихах о советском паспорте»: начав в конце первой строфы фразу «Но эту...», поэт оборвал ее и повел на протяжении девяти строф повествование о паспортах других, несоветских государств, затем — о советском паспорте, и лишь в конце десятой строфы он повторил оборванную фразу, закончив ее великолепным в своей выразительности агитационным восклицанием. Здесь Маяковский повторил и развил прием, примененный А. Пушкиным в поэме «Граф Нулин»:

Он входит, медлит, отступает,
И вдруг упал к ее ногам,
Она... Теперь, с их позволенья,
Прошу я петербургских дам
Представить ужас пробужденья
Натальи Павловны моей
И разрешить, что делать ей?
Она, открыв глаза большие,
Глядит на графа — наш герой
Ей сыплет чувства выписные...

И долго милой Мариулы
Я имя нежное твердил.
(А. Пушкин)

Прозаическая структура этой фразы была бы такой: «И я долго твердил нежное имя милой Мариулы».

Арагвы светлой он счастливо
Достиг зеленых берегов.
(М. Лермонтов)

Прозаическая структура — «Он счастливо достиг зеленых берегов светлой Арагвы» — придает всей фразе слишком обыденный вид.

Лишь музы девственную душу
В пророческих тревожат боги снах.
(Ф. Тютчев)

Прозаическая структура фразы: «Боги тревожат в пророческих снах лишь девственную душу Музы».

И курганов зеленеет
Убегающая цепь.
(А. Фет)

Почти ничего не вносит в стих инверсированное расположение слов во фразе, которая в любой грамматической структуре звучит, как необычайное речение, потому что сущность его — необычайный образ:

Вижу —
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок.
(В. Маяковский, «Сергею Есенину»)

И в нормальной конструкции эта фраза сохраняет свою драматическую интонацию: «Вижу — помешкав взрезанной рукой, качаете мешок собственных костей».

Применение И. с. требует от поэта большой осторожности. Даже у больших мастеров стиха встречаются ошибки. Так, во второй строке следующего примера, при соблюдении необходимой цезуры, возникает ложно акцентированная интонация, нарушающая смысл стиха:

Цветок шиповника в расселине.
Меж туч луны прозрачный челн...
(В. Брюсов)

Получается: «меж туч луны», а не «прозрачный челн луны».